Я откладываю ремень в сторону, за ним – аккуратно сложенную форму, и вот под ней – желанное сокровище и цель моих поисков – большой черный бинокль в кожаном чехле на серебристой кнопке, идеально повторяющем форму предмета. Я забираю находку и так же тихо на цыпочках, стараясь обойти скрипучие половицы, крадусь в ночной огород. Вот позади крыльцо. Аккуратно, чтобы не споткнуться в темноте, я иду по узенькой асфальтированной дорожке мимо огромной раскидистой калины и наконец останавливаюсь в середине сада, достаю бинокль, навожу его на ночное небо, настраиваю резкость колесиком между окулярами, и вот моему взору предстает яркое серое грустное лицо луны, испещренное кратерами, а вокруг него миллионы звезд-бриллиантов. И я мечтаю, что однажды, как Юрий Гагарин, тоже полечу туда, далеко-далеко к звездам… «Эх, только бы мне хватило времени, чтобы осуществить мечту», – думала я.

Визиты психотерапевтов не прекращались, как и не прекращалось бдительное, «для моей безопасности» наблюдение – меня продолжали будить каждые пятнадцать минут, раздевать, держать в одиночестве и вечной мерзлоте, но результата это не давало. Я упорно сражалась против системы. Тогда администрация тюрьмы решила придумать нечто новое.

Моим надзирателям выдали небольшую серебристую палочку с кнопкой на конце. В конце каждого коридора моего отделения был установлен круглый металлический датчик, похожий на устройство, считывающее магнитный ключ домофона. При поднесении палочки надзирателя к датчику раздавался громкий писк, эхом разносившийся по пустым коридорам отделения. Это действие им полагалось совершать примерно каждые пять минут. И признаюсь, этот писк просто сводил с ума. От него не спасали ни зажимание руками ушей, ни одеяло, от писка нельзя было спрятаться или убежать. Регулярно повторяющийся звук является разновидностью пыток, направленных на дестабилизацию психоэмоционального состояния человека. День и ночь, каждые пятнадцать минут меня будили включением света, а потом, стоило мне закрыть глаза, надзирательница направлялась к металлическому датчику – и раздавался писк. Это идеально с точки зрения чистых рук и отсутствия следов на теле. Физического воздействия как такового нет, а уж что там жертва на суде будет лепетать о писке датчика в отделении – извините, это просто меры безопасности тюрьмы!

Но и это не дало желаемого эффекта. Я продолжала красными от недосыпа глазами смотреть на психиатров, сквозь зубы улыбаться и отказывалась от «помощи» магических таблеток.

На этом моим вашингтонским мучителям я, видимо, вконец надоела.

Темный лес

– Бутина, с вещами на выход! – у моей камеры стоял целый отряд надзирателей в черной униформе. Мне бросили большой полиэтиленовый мешок для вещей.

Я тяжело вздохнула, понимая – спрашивать, что будет дальше, бесполезно, и стала собирать в мешок вещи.

– Поторапливайся, у нас нет времени тебя ждать, – скомандовала одна из женщин.

– Я могу позвонить адвокату? – спросила я.

– Нет, – рявкнула женщина мне в ответ. – Это нарушение мер безопасности!

«А я-то по наивности своей считала, что в Америке право на связь с адвокатом – святое», – про себя подумала я, но вслух ничего не сказала.

Я ускорилась, просто сбрасывая все вперемешку в большой мешок. Когда через пару минут сборы были закончены, мешок мне приказали погрузить в уже ожидавшую в коридоре желтую пластиковую корзину на колесиках, в которую я также перетаскала мои канцелярские коробки с документами. Меня заковали в железо, и процессия со мной во главе, неизменно придерживаемой за плечо грузной женщиной-надзирателем, последовала по пустым коридорам и лифтам на первый этаж здания. Там, в приемном отделении, где я уже была, когда меня только доставили в тюрьму, уже ждали два маршала – мужчина и женщина, жующая жвачку. Меня завели в маленькую похожую на кладовую камеру, заставленную ведрами, швабрами, метлами и сильно пахнущую бытовой химией.

– Раздевайся, – приказала мне маршал. И провела уже привычный обыск моего голого тела на предмет наличия запрещенных вещей. Убедившись, что у меня нет контрабанды, мне сказали одеться, надели кандалы, наручники и цепь на пояс, и повели в гараж, где уже ждал микроавтобус-автозак. По пути я успела попросить надзирательниц вашингтонской тюрьмы отдать все мои вещи девочкам из соседнего отделения, которые, как я знала, никогда не смогут себе позволить таких подарков из тюремного магазина, которые мне доставили по заказу друзей с воли. К сожалению, в ответ на мою просьбу они только рассмеялись, успев к моменту завершения моего досмотра в кладовой уже накрыть стол и выставить на него имеющиеся у меня в мешке конфеты и печенья.

Сердце от страха было готово выскочить из груди. Дело было к вечеру, а в это время в суд не забирают, адвокатам мне позвонить не дали, а значит, никто не знает, где я и что происходит. По маленькой деревянной подставке-лесенке я залезла в машину, за мной захлопнулась тяжелая дверь автомобиля, водитель завел двигатель, и когда тяжелая дверь гаража уползла наверх, меня повезли по медленно погружающемуся в ночь городу в неизвестном направлении.

Дорога сперва шла по людным улицам, где теплым вечером прогуливались влюбленные парочки и мамочки с колясками, а потом мы съехали на дублер, и за окнами оказался лесной массив. Женщина-маршал повернулась в мою сторону и сквозь пластиковую перегородку с металлическими решетками прокричала:

– Ты классическую музыку хочешь?

– Извините, мэм, – прокричала в ответ я, игнорируя ее вопрос, – а куда мы едем?

– Как приедем, узнаешь, – рассмеялась она и отвернулась. А из динамиков громыхнуло «Лебединое озеро» Чайковского.

Но от этого, на первый взгляд, безобидного вопроса волосы на моей голове зашевелились. Мое положение было незавидным – меня, закованную в цепи по рукам и ногам, везли двое военных в неизвестном направлении ночью через лес под классическую музыку. С учетом всего произошедшего по нарастающей за последний месяц и болезненного восприятия действительности после пережитых лихих девяностых ничего хорошего впереди меня не ждало. Вопрос был один – насколько плохим будет то, что меня ждет.

Второй этап:

Александрия, Вирджиния

Ожидание в неизвестности

Когда машина подъехала к огромным железным решетчатым воротам, уже совсем стемнело. К окну автомобиля подошел охранник. Весело смеясь, они с водителем перекинулись парой слов, и охранник забрал какие-то бумаги. О чем шла речь, я не знала, так как разделяющая нас пластиковая перегородка практически не пропускала звук. Слева заморгала красная лампочка, и ворота медленно отворились. Машина въехала в карман, ворота за ней затворились, а через несколько секунд перед нами открылись еще одни ворота, и автомобиль въехал на территорию какого-то учреждения. Еще через пару секунд машина въехала в гараж, и меня